– Они мертвы,– сказал Санти вагару.
– Жги,– скомандовал Биорк, и огненный поток обрушился на проклятое место.
Вмиг сгорела легкая паутинная сетка. Хруст, треск, скрежет за каменной стеной утонули в вое пламени.
Ни один снаряд, к удовольствию Биорка, не упал за пределами Сада Увеселений.
О казни было объявлено во всеуслышание, когда остыл пепел.
Что же до младенца, девочки четырех месяцев от роду, то ее вместе с кормилицей передали одному из купцов, привезших оружие. По распоряжению Биорка, ребенка следовало отправить на север, в Империю. Когда девочка вырастет, ни она сама, ни жители городка, где ей предстояло провести два десятка лет, ничего не будут знать о ее происхождении. Но Биорк обещал связаться со светлейшим Володом и ввести его в курс дела: на случай, если в ребенке со временем проявится кровожадная соххоггойская натура.
Первое Владение пало одиннадцатого дня третьего месяца весны, но в историю почему-то вошел не одиннадцатый, а четырнадцатый день, когда армия Санти, состоявшая теперь из тысячи с небольшим урнгриа Биорка, девяти сотен пехотинцев, полусотни гвардии, ста верховых лучников и трех сотен сопровождающих, двинулась на восток. Причем самого Санти с ними в тот день не было.
«В начале Ничто было. Затем – Великий Истинный. И сотворил соххоггоев. И Мир для них сотворил, чтобы жили. Но изшел из Ничто в Мир Осквернитель. И дал тогда Истинный Миру имя – Морок. А прежде другое имя было. А соххоггоев Истинный от Морока уберег – наизнанку вывернул, все лучшее, сокровенное внутрь упрятав, а снаружи лишь гладкое да безвкусное оставил. Для Осквернителя».
Надпись, сделанная на замко€вом камне
входной арки дворцового сада великого Ангана
– Нахожу, что Владение твое мало похоже на то, каким было оно во времена верного моего Спардухха.
Золотая Маска с пятнами голубой краски на скулах носила выражение разгневанного лица, но по губам, видневшимся в прорези, нельзя было сказать, гневается ли Великий Анган или удивляется.
– Ты находишь сие отвратительным? – спросила Нассини и украдкой потрогала низ живота.
– Еще не знаю,– Повелитель Конга хлебнул привезенного с собой напитка. Нефритовый кубок, из которого он пил, тоже принадлежал ему. И это естественно: Владыка Конга не пользуется посудой Нассини, но лишь своим кубком из благородного белого нефрита, камня, что лишает яд силы. Пусть в Великом Ангане, как в каждом из созданий Истинного, с детства воспитывали устойчивость к ядам, но искусство отравления – одна из излюбленных наук соххоггоев, и глубокая тайна окружает каждую из новинок. Отрави один Властитель другого, остальные лишь восхитятся искусством отравителя.
Взгляд жабьих глаз Великого Ангана в длинных горизонтальных прорезях Маски лишен выражения. С бледного лица Нассини он перекочевывает на настороженные лица ее телохранителей.
– Странные у тебя воины! – произнес Правитель Конга скрипучим фальцетом.
– Не думаю, что они служат мне хуже, чем твои – тебе, возлюбленный мой повелитель! – Нассини уже много лет не разговаривала с другими соххоггоями, ни с кем, кроме Муггана. Ей было трудно улавливать суть слов, в которые облекались мысли Правителя Конга.
– Вот как? Но они не ненавидят тебя так, как должно.
– Должно? Разве Великий Истинный не дал нам свободу от всякого «должно»?
– Что есть «Великий»? – Глаза Великого Ангана помутнели.
Нассини пододвинулась к нему поближе – так, чтобы ощутить тухловатое теплое дыхание, исходящее из приоткрытого рта.
Закованные с ног до головы в железо охранники Великого Ангана тоже придвинулись.
И телохранители Нассини, заметив это, в свою очередь, сделали шаг вперед.
Взгляд Великого Ангана вновь обрел остроту.
– Ты вожделеешь ко мне! – произнес он обвиняющим тоном.
Нассини ответила ему откровенно похотливым взглядом.
– Отодвинься! – неприязненно сказал Великий Анган.– В тебе нет остроты.
– Ты убежден?
– Отправь прочь своих телохранителей, чтобы я мог убедиться!
– Нет! – Нассини знала, что произойдет, если она останется без охраны. Такой исход не отвечал ее понятиям о наслаждении и искусстве.
«Туповат,– подумала она.– Но хитер! Я добьюсь желаемого!»
«Недостаточно молода, чтобы радовать тело, и недостаточно зрела, чтобы потрясти чувства,– подумал Великий Анган.– Можно было бы исправить сие, сняв с нее кожу, но она вряд ли согласится».
Великий Анган знал, что никто из его родичей не торопится прежде срока покинуть мир Морока, как бы ни поощряла традиция тягу к скорейшей смерти. Многим собственная смерть, даже организованная по личному вкусу, казалась неописуемо скучной. Впрочем, отправить своего родича в лоно Истинного любому из соххоггоев казалось весьма привлекательным и изысканным. Взять жизнь человека своей крови – совсем не то, что позабавиться с ничтожными. Разумеется, и приобретаемое богатство не казалось лишним.
– Я готова показать моему повелителю неизведанное! – Глаза Нассини алчно вспыхнули.
– Все изведано мною в Мороке! – высокомерно отозвался Правитель Конга.– Нынче ж я проголодался!
Великий Анган встал. Он был очень высок и очень тучен. Такое среди соххоггоев, худощавых и малорослых, встречалось крайне редко. Живот его, затянутый в испещренную яркими цветными пятнами парчу, колыхался при ходьбе, как наполненный вином бурдюк. Но двигался Великий Анган легко.
– Пойдем, соххоггоя, выберем из твоих рабов одного – для трапезы!
Нассини сделала гримаску за его спиной, но противоречить не стала:
– Кого бы ты желал? Юношу? Девушку?